Читаем без скачивания Альбертик, Виттили, Педро и Метроне в Республике Четырёх. Из романа «Франсуа и Мальвази» - Анри Коломон

– О-уу!

Через огромные квадраты оконных проемов было видно как вскочил в седло и понесся поднимая после себя клубы пыли черный конь с наездинком на себе. С отчаяния Виттили выбежал даже на порог двери и сильно стал кричать, оглашая своим криком придорожные окрестности вослед улепетывающему без оглядки гонцу, яростно стегающего коня.

За окнами вовсю разгорелся яркий ставший жаркий день, вливающий вовнутрь залы знойные струи. Опохмелившиеся Педро с Метроне пошли наверх, спать. За ними пошли фра Жуозиньо, да и пожалуй все остальные. День, если он уже клонился к закату, обещал удушать их все свое продолжение, а по сему чувствительно лучше было спрятаться от духоты в сонном забытьи.

После случившейся в харчевне знаменитой драки разбойников-мафиози Дуримаро с французами внутреннее строение харчевни потерпело существенное изменение, прежде всего в том что была обшита доской стена протянувшаяся вдоль перил лестницы, дабы с нее и площадки наверху, бывшей огороженной перилами больше никого и ничего не скидывали.

Поднявшись по узкой лестнице, они попали в такой же узкий коридор, бывший ранее широкой площадкой, о чем свидетельствовали оставшиеся примкнутыми к стене справа знакомые перила, а слева новая стена с пристроенными за ней прихожими.

Альбертик зашел слишком вперед, попав в окружение деревянных стен и двери и закруглившись вышел обратно из закутка, недоуменно протянув:

– Ну-у, всего две.

– А тебе сколько нужно?! – вцепился в него словесной хваткой Педро, вошедший в обнимку с Метроне, – Десять?!!

– Четыре.

– Одну! – указуя перстом в раскрываемую фра Жуозиньо дверь гаркнул он устремляясь в нее без дальнейших объяснений.

Не нужно и говорить что хозяина от этого диалога бросало то в жар, то в холод. Между четырьмя и одной спальней была все-таки огромная и существенная разница. И к немалому его огорчению четверо столь разных людей заняли всего одну спальню, вместо хотя бы двух. Комната начинающаяся с узкой прихожей была широка и длинна, заканчиваясь окнами. В ней стояло только две кровати. Фра Жуозиньо хотел было попятиться, не разрешить им заселиться всем скопом вчетвером, но решил не конфликтовать с постояльцами, так всегда было лучше, а лишь дождавшись когда Метроне с помоганием Педро и сам Педро разлягутся на кроватях, спокойно заметил оставшемуся стоять по среди спальни Альбертику.

– Уж вам бы, граф, отдельно.

Педро лежал поверх постельного, только снявши обувь с ног, обратил к ним своё живейшее внимание.

– Ничего ему не надо, тащите сюда кровать, а тому мерзавцу постелите за дверью, возле обувной полки. Альбертик, отнеси туда нашу обувь.

– Не могу вам дать кровать! – чуть не вспылил фра Жуозиньо. Вставая на сторону графа, – свою сторону.

– Тогда тащите перинники, я знаю, они у вас есть.

– Но за них тоже придется платить! – возмутился уже хозяин.

– Да! К…! – махнул успокаивающе рукой Педро.

Еще в том жесте фра Жуоззиньо прочел пожелание оставить их скорее в покое. То есть его даже не интересовала плата и это-то больше всего насторожило и испугало харчевника, почувствовавшего, что от сей компании несет чем-то неладным.

Виттили оставался внизу. Сначало уныло смотрел на пустую дорогу, потом пошел к столу, пока таковой еще оставался неубранным. Его желудок урчал и клокотал после столь бурно проведенной половины дня в противовес второй, намечавшейся пройти в печальных каящихся тонах и состоять целиком из воспоминаний, навевающих угрызения по утраченному.

Но все же это была игра! Самая грандиозная за его историю, тридцать золотых дукатов, даже тридцать один… на это можно было купить целое поле, каковое он знал на окраине Кустоначи возле небольшого зеленого холма, но крутого с каменистыми прогалинами… Он вспоминал это местечко с вожделенным сожалением при восстановлении в представлении тех мягко зеленых постепенно понижающихся видов с купами ветвистых деревьев маленьким белым домиком с черепичной крышей, окруженным сухой суглинистой дорожкой под кронами, сразу же, чуть ниже поля; мягкой бархатной травкой пересеченной тропинкой возле высокой булыжно-каменистой кладки пристроенного сарая. И все виды вокруг его, до самого понижения и редкого синеватого леса, взбирающегося на пологий огромный холм. Он любил созерцать, и иметь что-нибудь свое. Пока же он ничего конкретного не имел, если не считать за таковое лошадь, а имел как он считал цепкость к жизни той, что не называлась у него тащиловка, а самой настоящей, например, даже той, что была у него утром, особенно когда он выманил у простофили Альбертика кучу золотых, так никто бы не смог из этих двух дураков. И они не умеют «брать от жизни» только получать и еще же считают себя большими людьми!…напились на день глядя и пошли в парилку, худшую чем спать под солнцем, и спать!? Он-то знает где лучше переждать жару, там запросто можно и хорошо поспать. Ах, сколько еще с его незаурядной натурой он обретет таких же случаев, и которых не упустит.

Такие-то мысли приходил в голову Виттили, пока он лазил в сковородке, доедая последние засалившиеся куски мяса и затем переходя к кастрюльке с супом в которой его осталось немного, и дохлебан он был в минуту. Страстно хотелось пить и он чуть не выдул до дна кувшин с подкрашенной ягодным соком водой, отчего она, даже теплая, приятно воспринималась.

Кончив пастись у стола, Виттили вышел к своему давнему знакомому по картишкам Лучано, который занимался работой на кухонке и без возражений согласился отвести его в погреб на лежанку.

Ближе к вечеру он оттуда выбрался; уже вовсе смеркалось, Виттили пошел наведаться к своим. Зайдя в ближайшую же попашуюся дверь, застал там таковых в самом измученном виде, особенно ему стало жаль вспотевшего до волос Альбертика, который валялся на периннике в углу, почти нераздевшимся. Он был трижды дурак, потому что не сделал этого, потому что не раскрыл окна, сотворив в спальне страшную духотищу, и в третьих, что подался за компанию с пьяными, улегся спать в такую вонищу. Виттили пожалел его и пнул, пробудив ото сна.

– А-а? зачем ты меня разбудил?

– Значит надо, если разбудил. Что всю ночь потом делать будешь? Пошли обчистим Педро.

– Мы уже одного обчистили.

– Не зуди, этот вдризг пьян.

– Пойди, попробуй.

Виттили решительным шагом подошел к Педро, лежащему навытяжку и стал шариться в лежащей на полу одежде. Ничего не найдя, пригляделся к рукам, кои не были сжаты в кулаки, следовательно не в них зажал он свои дукаты, а где-нибудь под собой или подушкой. Прежде чем лезть под кровать и оттуда продолжать поиски, Виттили не удержался чтобы шепотом сообщить Альбертику

– Если мы добудем хоть один дукат, хозяин уходит на ночь домой, Лучано обещал такую девицу привести – красавицу! Твоя белобрысая ногтей ей стоить не будет.

По-видимому упоминание о белокурой Клементине так сильно разбередило в душе Альбертика старую не заживающую рану, что он вознемог тяжело и горестно вздохнув, а затем вскричав и задрыгав ногами, словно в припадке, подтверждая в себе критичного малого.

– Во-дурак! – не удержался Виттили, после чего рука Педро схватила его за волосы поднимая с четверенек и защемив меж пальцев нос покрадца, дергая в разные стороны обладатель обеих рук приговаривал:

– В следующий раз я тебе сделаю саечку, вот этим кулаком (показал перед носом испуганного Виттили оный, немногим меньше его головенки). Нижние зубы в гвозди превратятся.

И саданул пойманного в лоб, прямым отупляющим ударом, после чего тот перевернулся через голову назад и уселся ничего не понимая и заныл, уползая на свободный перинник, откуда не вставал до самого утра и ночь прошла вполне спокойно, закончившись пугающим приходом хозяина, который волновался на счет платы, но Педро его все-таки успокоил общими словами, что беспокоиться нечего, все будет в порядке.

И вновь день. Как неприятно он начался со стояния над душой, так и проходило остальное свое время в брожении из угла в угол ничего не делании, холостом игрании в карты и общем неудовлетворительном ощущении ненадежности их положения и дальнейшего пребывания, как будто душу запахивало чужим. И с этого чувства перед глазами четырех друзей воочию раскрылась та ужасающая бездна безденежья, которая в полной мере предстала на трезвые и просыпавшиеся умы, приводя оные к скучному и печальному времяпрепровождению с сожалением о старом. Теплые воспоминания о нем не разогревали, а знобили души тем нехорошим холодком, который гуляет по нервам даже не смотря на измождающую жару. И сей перепад между внутреннем и внешним создавал в исстрадавшихся мозгах такие контрасты, что Педро готов был ухватиться за первого попавшегося, как единственную надежду… но никого не было, а было пусто и безлюдно, кроме них. Фра Жуозиньо куда-то запропостился. Лучано накормил их скверно и ощущение создавалось такое, что они как в не прошенных гостях и целиком живут на попечительстве хозяина. Скучно и хотелось бросить такую сосаловку, хотелось странствий, но нерешительность и нежелание при общей всецелой потухшести владела некогда веселой и жизнеутверждающей компанией с представленными в ней несомненно незаурядными натурами, если они были вместе.